— Начнем сначала. Приходит к тебе Дима, говорит, что чучелка страшная. Но это еще цветочки. Вот если их станет две, то пиши пропало. Так?
— Угу.
— Но ни Роза, ни Лена про вторую чучелку даже не упомянули.
— Угу.
— Это возможно в том случае, если они считают чучелками друг друга. А Дима это видит со стороны и понимает: если мать и бабушка одновременно сойдут с ума, то ему не поздоровится.
— Угу.
— Стало быть, страх чучелки — это такой семейный миф о борьбе за территорию внутри матриархата.
— Угу… Что?! — ужас всех возможных последствий запоздало дошёл до Светланы, и она полезла в сумочку за мобильным.
— Угу-угу. Совы нервные, Кому ты собралась звонить в полдвенадцатого ночи?
— Во сколько?!
— Нда. Психотики часов не наблюдают.
— Игнатий!
Аннушкин вынужден был признаться себе, что не может серьезно относиться к сложившейся ситуации. И дело было даже не в совести, которая успела уже сотню раз атрофироваться. Гипнотерапевта пьянил сам факт того, что они сейчас бродят во тьме чужой психотической реальности.
Подумать только! В мире нет числа лечебницам, психологическим центрам и аналитическим кабинетам. Но воздух там не пропитан безумием. Только лекарствами, пустыми разговорами и деньгами. Сколько умов пытаются взглянуть на мир чужими глазами. А тут какой-то особнячок на Барвихе, ценой всего-то в пару десятков зеленых лимонов! И – на тебе! – аутентичная колыбель чужого безумия. В голове начали раздаваться робкие щелчки винтажной пишущей машинки, складывающиеся в мелодию новой статьи для международного журнала. Для книги. Для нобелевской лекции. Или это не пишущая машинка? Или это на втором этаже кто-то прыгает? Нет, опять всё стихло.
— Абонент не отвечает, — сообщила Света.
— И правильно делает. Что ты ей скажешь? Караул, Роза Соломоновна, ваши родственники превратились в чучелок и съели друг друга? Да тебя в соседнюю палату положат. И будете перестукиваться через стенку. Уехали они, скорее всего. Я бы тоже сбежал отсюда. Как будто для Ерофеевой проблема найти жилплощадь в любой точке мира! Не купит, так построит.
— Всегда знала, что ты мечтаешь упечь меня в психушку, — мрачно усмехнулась Озёрская. — Дальше-то нам что делать?
— Искать. Лена же искала. Судя по картинам, она облазила весь дом.
— Не весь. Здесь нигде нет изображения детской. Поэтому возвращаемся на два хода назад. Давай-давай, не стой как истукан. Хватит сверлить люстру взглядом, для этого есть специально обученные соседи.
Аннушкин не ответил. Он смотрел на хрустальные подвески, в которых сульфидом меди закипал белый искусственный свет. То ли сказывалась усталость, то ли ночь смогла просочиться сквозь шторы, но пользы от люстры было не больше, чем от керосиновой лампы. И опять эти прыжки на втором этаже, от которых хрустальные фигурки мелко и истерично дрожали.
— Игнатий! — раздался крик из комнаты Димы.
— Да иду я, иду.
— Игнатий! Быстрее! Оно пропало!
Перед распахнутыми дверцами шкафа сидела Светлана, вперив полный отчаяния взгляд в пустой угол.
— Что там у тебя?
— Пугало! Его нет.
— Какое еще пугало? Мы вроде за чучелкой бегаем.
Психологический центр “Озеро”
Примерно месяц назад
— … Мы его с мамой вместе сделали.
— Ну как же я сразу не поняла! — всплеснула руками Елена. — Мы вместе с Димой сшили пугало! Конечно, он теперь его боится.
— Зачем? — насторожилась Светлана.
— Надо было чем-то руки занять. Вот и сшили, — неохотно стала оправдываться Ерофеева. — Теперь Дима может всегда убедиться, что чучелка неживая. Что мы её сами сделали. Вот и всё.
— Ничего не понимаю. Вы сделали пугало, и Дмитрий его теперь боится?
— Ну конечно!
— Но Вы сами сказали, что принесли пугало в комнату сына, чтобы он не боялся. Кого?
— Эту… чучелку.
— Так что же появилось раньше? Пугало или чучелка?
Молчание.
— Елена, Вы любите паззлы?..