— Хорошо. Вы чувствуете себя в полной безопасности. Прошлое подчиняется Вам. Вы можете вспомнить что угодно из своего детства. Почему Вам грустно?
— Мне грустно, потому что папа нас бросил. Это из-за меня.
Каждое слово произнесено с восходящей интонацией.
— Почему Вы так думаете?
— Я слышала, как он говорит маме, что мы ему надоели. И что меня надо лечить.
Игнатий и Светлана переглянулись.
— Почему же?
— Потому что я отравила соседскую псину. Но она сама виновата.
— Расскажите подробнее.
— В старом доме у нас была соседка и мамина подруга, тётя Катя. Только никакая она не подруга, а ведьма и шалава подзаборная. Так мама сказала. Но это она потом сказала, когда Катя папу из семьи увела. Приворожила. Так тоже мама сказала. А до этого меня заставляли с тётей Катей здороваться и ей улыбаться, хотя она была злая. И собаку свою на меня натравливала. Мелкий наглый звереныш. Всегда гулял без поводка. Когда я с пакетами из магазина шла, эта псина их потрошила. А родители мне не верили и говорили, что это я сама дразню собаку. Но я уверена, что это Катя им наврала.
— Может, дашь ей отдых? — забеспокоилась Светлана. Но Игнатий предостерегающе выставил полусогнутую руку.
— А потом эта крыса-переросток загрызла моего котёнка! Тогда я залезла в квартиру к этой Кате через общий балкон. У неё там оказался целый склад ужасов. Птичьи лапки развешаны. В банках заспиртованные трупики уродливых зверьков. Мерзость! Еще там были травки вонючие. Вот их-то я набрала. У Кати еще был сервиз из редкого хрусталя, фамильный. Оттуда рюмку тоже позаимствовала. И всё это растолкла там же, в ступке. И подсыпала в собачий корм.
Пауза растянулась минут на десять. Светлана нетерпеливо посматривала то на Игнатия, то на Лизу. Гипнотизер никуда не торопился. Память девушки переварила промежуточные события.
— Сдохла псина! — с торжествующим надломом в обесцвеченном голосе пискнула Лиза. — В мучениях. А Катька всё сразу поняла. Визжала громче своей шавки.
Пациентка была близка к маниакальному взрыву. Светлана полезла в сумочку за успокоительным, но Игнатий остановил этот медикаментозный порыв.
— Всё под контролем, — заверил он.
Действительно, своеобразная исповедь успокоила Лизу. Она стояла, погруженная в собственные мысли. Молитвенно сложив ладони, как кукла из внешнего круга.
— Вот теперь можно и отдохнуть, — заметил Аннушкин.
— Ты хочешь сказать, что это не всё?
— Вообще-то всё. Но раз уж мы здесь, я бы хотел применить одну методику…
— Игнатий! Здесь тебе не экспериментальный полигон.
— Не драматизируй, — отмахнулся гипнотерапевт. — По-моему, здесь всё сливается в один сплошной эксперимент. У нашей девочки еще как минимум два провала в памяти. Ещё два защитных круга. И его величество Медведь. А ещё царапины на полу. И не только на полу.
— Да ты что? Прямо осмотр места преступления. А дедукция будет, Шерлок?
— Будет, Холмс! — Игнатий стряхнул с длинных пальцев воображаемую паутину. — Весь пол в комнате покрыт двойным слоем лака. Здесь делали ремонт недавно.
— А почему пол выглядит таким обшарпанным?
— Именно, что выглядит. Мы привыкли определять новизну паркета по его блеску. А здесь свет отражается только под определенными углами. Сначала я подумал, что дело в этих здоровых царапинах. Но в других местах верхний слой лака идеален.
— И все равно выглядит старым.
— Как раз потому и выглядит, что сквозь него прекрасно виден старый слой. И вот он весь исцарапан! При ярком комнатном свете мы бы не заметили ничего странного. Лампы достаточно яркие, отражения от верхнего слоя хватает. Но вот в полумраке…
— А что? Сильно исцарапано? — Светлана близоруко прищурилась.
— Трудно сказать. Но в тигров кто-то поигрался основательно. Возможно, тут целый слоёный пирог: слой лака, слой царапок, слой лака… Повторить по вкусу.
— Получается, что это дело рук или ногтей Лизы, а не Сары, — задумалась Озёрская. — А может, не было никакой Сары? Запои, художества, изувеченный паркет — всего лишь сезонное обострение. Весну чует…
— Светлана Александровна, заканчивай уже верить в красивые сказки про идеальное раздвоение личности. Тебе любой психиатр скажет, что это не так работает. Хорошая Лиза, плохая Сара — не вариант. Нет у неё признаков психоза! Скорее всего, Сара просто напомнила ей ту соседку: своим поведением или ритуалами. Мы же не знаем, что там происходило между ними.
— Почему не выяснил во время гипноза?
— Сейчас выясню. Если не будешь опять мешать мне своим кашлем.
— Каким кашлем?
— Ты всё время, пока я погружал девочку в транс, кашляла и кряхтела. Как… Не буду говорить, как кто. А то ты опять обидишься.
— Я не кашляла!
За стенкой раздался скрежет. Кто-то хрипло откашлялся. Хлопнула кухонная дверь.
— Мне надо усмирить эмпатию, — покачала головой Озёрская. – Я тоже слышу эти звуки.
— Светлана Александровна, ты завязывай. Всему должно быть простое объяснение, — Игнатий изо всех сил пытался сохранять спокойствие. — Квартира большая. Может, тут в темноте бродит не вполне трезвая Сарочка и пытается найти путь к керамическому другу. Иди, посмотри.
— Я?!
— Прости, у меня сеанс гипноза, — Игнатий умел слащаво улыбаться, соблюдая баланс между обаянием и издевательством.
Дождавшись, когда Озёрская храбро пересечет темную границу коридора и скроется в расшумевшейся тишине, Аннушкин повернулся к Элизе. Предстояла сама важная, третья фаза. Уникальная разработка Игнатия. Слишком новая, чтобы быть безопасной. Но раз его сюда притащили… Печатная машинка в голове послушно приняла боевую стойку. Сейчас будем выгуливать заскучавшую теорию.
В глазах Лизы отражались десятки пляшущих огоньков.
— Лизавета, Вы меня слышите? Кивните.
Кивок.
— Хорошо. Сейчас я щелкну мальцами. И ты растворишься в прошлом. Мой голос будет следовать за тобой. Прошлое наполнит эту комнату. Тебе ясно? Кивни. Хорошо. И каждый раз, когда я щелкаю пальцами, ты будешь менять маски. Ты можешь выбрать любую роль. Мой голос дарует тебе полную свободу. Но как только я щелкну пальцами снова, роль должна смениться. Понимаешь меня? Кивни. Хорошо. Тогда приступим!
Игнатий щёлкнул пальцами.
Светлана слышала этот щелчок. Еще она слышала, как в другом конце коридора кто-то щелкнул в ответ. Откашлялся. Хлопнула кухонная дверь. Скрежет. Опять кто-то кашляет. И опять скрежет. Ближе.
— Сара? – спросила Света у темноты.
В ответ скрежет приблизился, обогнул Озёрскую по кругу и двинулся обратно к кухне. Хлопнула дверь. Кашель. Скрежет.
Маневр повторился.
Похоже, скрежет намекал, что Светлане следует находиться на кухне. Каким бы шовинизмом это ни попахивало.
Вспышки молний играли в высоких прозрачных стаканах с нетронутым морсом. Алая жидкость закипала с каждым ударом грома. Буря закончила разминку и пошла в разнос. Мобильный лежал на столе нетронутым, а вот ключи от машины были кем-то сброшены на пол. Нагнувшись, Озёрская вспомнила о покалеченном паркете. Молния. Пол покрыт сложным узором тонких царапин. Кто-то здесь успел поработать, пока она беседовала с коллегой.
Озёрская приложила ключ к царапине. Этот кто-то еще имел наглость использовать для своих целей чужие вещи. За спиной раздался кашель.