5. Укрощение эмпатии
Озёрская задумчиво бродила по квартире. Темнота не мешала прогулке. Перед внутренним взором послушно возникали привычные аллеи тимирязевского лесопарка. По ним Светлана и гуляла, приводя в порядок мысли. Она не верила ни в рассказ пациентки о загадочной Саре, ни в мистический скрежет за стенкой. Не верила она и в безумие Лизы. Вообще, бегство в болезнь, стремление всё свалить на собственный разум — любимый прием многих людей. Очень легко защищаться таким образом: от сложного выбора, от прошлого, от желаний… От чего же пытается сбежать Лиза?
За стенкой раздавался вкрадчивый, слащавый, но властный голос Аннушкина. Непризнанный гений гипнотерапии. Нет, завидовать нехорошо. Всё-таки признанный. Вот пусть и самоутверждается. Посмотрим, что он там ещё раскопает. Светлана услышала достаточно, чтобы всё понять. Вспомнить бы еще, что именно из услышанного оказалось разгадкой.
Порывы необоснованного сочувствия позволяет пациенту манипулировать врачом. Многие больные играючи встраивают врачей в свою искаженную реальность. Со всеми вытекающими последствиями.
Так что усмири эмпатию, Света!
Образ подруги, помешанной на мистике, был слишком ярким, эмоционально нагруженным, соблазнительным. Выдумка? Вполне. Но выдумка особенная. Лиза искала для себя идеал, но идеал со знаком минус. В который можно безоговорочно поверить и наделить запретными качествами. Механизм проекции, смешиваясь с истерией, мог постепенно выродиться в паранойю. Сарочка стала воплощением столь привлекательных пороков, забытых страхов, запретных влечений. Каких именно?
Рядом кто-то закашлялся.
Да почему её постоянно отвлекают?
Озёрская вернулась из своего любимого лесопарка в реальность и врезалась в закрытую дверь кухни. Подергала ручку. Не поддается. Но никаких замков на двери нет. Кто-то держит с другой стороны? В ответ раздалось покашливание.
Усмири эмпатию!
Светлана зажмурилась, представляя залитую солнцем поверхность её любимого пруда. Выровняла дыхание. Снова попыталась открыть дверь. Ручка больше не сопротивлялась. Так-то лучше.
Снаружи бушевала буря. Озёрская сидела на кухне, в полной темноте и задумчиво смотрела на давно погасший экран мобильного. Ей очень хотелось позвонить Розалии Соломоновне и расспросить про Сарочку, про чучелку, про особняк, про атаковавшее клан Ерофеевых безумие. Но тревожить пожилую фрау сейчас было просто неприлично.
Едва слышный скрежет в дальнем углу. Будем считать, что это мыши. Да, пусть будут мыши. Скрежет приближался. Большие мыши. Озёрская, усмири эмпатию! Очень большие мыши. Не лабораторные.
Светлане вдруг стало жутко интересно, как там обстоят дела у Игнатия. За спиной у спасающейся бегством врача расцвел букет из кашля, скрежета и бормотания.