— Я историк! Я эстет!
Еще он очень любил говорить о себе.
— Я не потерплю, чтобы какие-то бактерии, сидящие на подсосе у государства недоисторики, дешевки! Чтобы они воровали мои концепции, отравляли мне жизнь, чтобы они клеветали в мой адрес!
Еще он очень любил своих врагов.
— А вы уверены, что они о вас вообще говорят?
Это Игнатий уже точно произнес вслух. На свою беду.
Из нежно-поросячье-розового лицо клиента стало пунцовым, он повысил голос до драматического тенора и, выразительно двигая лошадиной нижней челюстью, убедительно продекламировал.
— Конечно! Они постоянно обо мне говорят! Они одержимы мной. Я не даю им покоя. Мои научные труды перевернули историю. Я объездил все архивы, обработал тонны документов и разоблачил этих дешевок. И совершил ряд великих открытий! Конечно, эти бактерии не могут мне этого простить. Они меня ненавидят. Они мне завидуют. Они меня боятся. Они на меня клевещут.
“Конечно…” — подумал Игнатий, а вслух спросил:
— Вы же пришли сюда не за антибиотиком против назойливых бактерий?
— Конечно нет! Но вы же должны видеть психологический портрет исторической личности, с которой работаете? Или вы дилетант?!
Игнатий был кем угодно, только не дилетантом, но возмущаться не стал. Пока он не понимал, чего хочет этот нарцисс — а это был именно нарцисс с ярко выраженными парафренными замашками. Пришел ли он вообще к кому-то или просто решил разнообразить публику, включив в список слушателей еще и лучшего в стране гипнотерапевта. Кстати, о гипнозе — он здесь был абсолютно бесполезен, потому что нарциссы не формируют переноса на терапевта, а без переноса гипноз невозможен (если точнее, гипноз является всего лишь частным случаем переноса). Придется слушать. Тем более, что почти молодой человек редко признавал за другими какое-либо амплуа, кроме роли пассивных и восхищенных слушателей.
— Знаете, да, у меня проблема, — выразительный взгляд в упор, от которого Игнатию стало немного нехорошо.
Казалось, пациент заметил нечто, стоящее за спиной гипнотерапевта. “Картонный человек хочет, чтобы его заметили, но не хочет, чтобы его видели”. По соседству с тараканами в голове Игнатия жили свои картонные демоны, от которых он прятался за стенами психологического центра “Озеро”. Пусть и в качестве не пациента, а так называемого специалиста.
— У меня проблема, — повторил пациент и многозначительно замолчал.
Он явно ожидал удивленных возгласов вида: “Как? У такого благородного, успешного, талантливого, красивого, эстетичного, умного, эрудированного, обворожительного, неотразимого, грациозного, тактичного, загадочного, безупречного, чистосердечного, честного, неповторимого и скромного сверхчеловека могут быть вообще какие-то проблемы?!”. Однако Игнатий все же кое-что смыслил в нарциссах, ибо сам был тем еще нарциссом. Пациент возгласов не дождался и продолжил:
— Мне кажется, у меня появился соавтор. Кто-то ночью пишет за меня книгу. Это немыслимо! Я пишу о Наполеоне! Да! О Наполеоне и о его войне с Россией. Там все было по-другому. Я объездил все архивы!..
Пациент пошел на новый виток самопиара.
— Хорошо. Архивы… — эхом откликнулся Игнатий и наконец-то решился взять инициативу в свои ухоженные психолингвистические руки. Ему не хотелось слушать очередную лекцию о Наполеоне, хотя сам он был тем еще бонапартистом. — Так кто же за вас пишет книгу? Враги?
— О нет! Куда им! Они двух слов связать не могут. Нет. Понимаете, я пишу по ночам. Но перед самым рассветом я иду гулять. Солнце еще не встало, и поэтому я избавлен от мучительного созерцания нашей великодуховной разрухи. Я иду. Нет. Я шляюсь. Только аристократ может не идти, а шляться. Я шляюсь и вспоминаю свои прогулки по Неаполю.
Игнатий хотел едко поинтересоваться, почему столь одаренная и успешная личность до сих пор не эмигрировала в свой любимый Неаполь, но профессиональное любопытство успело взять верх. Терапевт слушал.