Допотопная рама пала, не оказав сопротивления. Морисик галантно помог девушке вылезти на перрон. И, пользуясь случаем, объяснил (перескочив с интернет-сленга на высокий штиль), что герр демонолог сегодня сильно не в духе: путь от Аргентинского порта до Мурманска пришлось преодолевать на океанском лайнере “Адмирал Гнездец-Кукушкин”. Водная стихия (вместе с ее обитателями) проявила к аргонавтам крайне нездоровое любопытство. Также молодой человек сообщил имя и титул австрийского демонолога: Бисраэль Энгельрот фон Морфинх. Именно “фон”, потому что в роду у ученого-оккультиста завелись бароны. Когда предки Бисраэля хватились и попытались выкурить дворянскую заразу (а случилось это в веке XVII), было уже поздно, и приставка “фон” навсегда приклеилась к благородной оккультной фамилии, восходящей к римским прокураторам.
Пока Лера в третий раз безуспешно пыталась вслух повторить демонологические ФИО, их обладатель выпрыгнул из оконного проема.
— Не мучайте ротовую полость, она у Вас не для этого. В Аргентине меня звали кратко: Бэзил.
— Это был Ваш ник в секретных чатах, майн герр.
— Молчи.
— Можно я тоже буду Вас так называть, майн герр? — Лера нашла выход из ситуации.
Демонолог и его аспирант переглянулись.
— Хорошая девочка, — одобрительно промурчал австриец и зашагал по платформе.
Механический голос вновь сотряс мембрану старого репродуктора.
— Что она пытается сказать? Слов не разобрать! — возмутилась Лера.
— Нет там никаких слов, сплошная симуляция и абракадабра, — охотно пояснил демонолог. — Главное, чтобы звучало погромче и отгоняло незваных гостей.
— Но неужели некому исправить? — дочь священника закусила удила перфекционизма.
— Некому. На серых станциях людей нет.
— Как нет? Вот же фонари горят. Голос что-то объявляет.
— Пока мы здесь стоим, будут гореть. Местная электросеть питается от прибывающих поездов. В мире только одна строительная компания способна созидать подобные шедевры посреди холодной глуши. Спасибо сестрам Ерофеевым и их досточтимой матушке.
— Но зачем вообще это нужно? Это памятник такой? Или для туристов? Никогда не слышала о мертвых станциях.
— Ваше счастье. Эта станция не мертвая, а всего лишь серая. Необитаемая автоматическая декорация. Нужна, чтобы за поездами не бегали разные лесные обитатели. Но не все серые станции строились на пустом месте. Часто бывает так, что обычная станция сереет. Конкретно здесь, например, когда-то теплилась жизнь. Жили железнодорожники с семьями. Может, пару бригад лесорубов квартировалось. Или военная часть из пяти человек. Меня всегда восхищали и пугали обитаемые островки посреди русских снежных пустошей. Едешь вот так и думаешь: а ведь в этих хибарах кто-то живет. Какая сила удерживает их здесь, вдали от жизни и прогресса?
Лера, которая свое детство провела в подобной хибаре, знала точно: лично ее не удержала бы там никакая сила. Она намеревалась работать по специальности, и не где-нибудь, а в одной из столичных частных психиатрических клиник. Или, на худой конец, в центре психологической помощи.
— Станционная жизнь подобна неказистой лужице, в которой нет-нет, да отразится клок величественно-свинцового российского неба. Иногда лужи пересыхают, и на их месте остаются серые станции. Начинается все примерно одинаково.
Демонолог указал на край платформы, неизвестно кем расчищенный от снега. Там были нарисованы обыкновенные классики. Лера вспомнила детство. Она жила недалеко от маленькой станции, где перрон был испещрен детским меловым творчеством. В том числе классиками. Но играть в них было не с кем: в радиусе пяти километров никаких других детей не обитало, а прыгать на одной ножке в одиночестве рассудительной девочке казалось глупым.