— Ну как бы Вам объяснить. Пытались намазать свои знания на хлеб насущный.
— Кто же Вы по профессии? — удивление победило природную скромность.
— Мы политические беж… — охотно откликнулся Морис.
— Артисты, — перебил курильщик.
— Политические артисты? — девушка не понимала, кто кого здесь держит за круглых идиотов: то ли она своих странных попутчиков, то ли они свою провожающую, не покинувшую вагон вовремя.
— Что Вас смущает? Хотите, Морисик достанет гавайскую гитару и споет пропагандистский романс?
— Откажусь, пожалуй.
— Жаль. Вот Ваш фатер никогда не упускает возможности пару-тройку маршен цу зинген. В девяностых мы с ним хорошо спелись. Стали настоящими коллегами.
— Вы фатером ошиблись.
— Ни в коей мере.
— Но мой папа священник, а никакой не артист! Точно не политический.
— О! Не счесть арабов в каменных пещерах, не счесть артистов в море клерикальном. Семинария даст фору любому театральному училищу. После векового затишья у церковной труппы вновь, — сигара начертила крестик, — дер гросте бенефис.
Поезд заскрипел тормозами. В ответ заскрипел электромеханический голос из репродуктора. Пепельный свет хилого фонаря заглянул в окошко.
— Бегун слился, — Морис поспешил обнадежить попутчицу.
— Не слился, — поправил демонолог. — Побежал в обход. Не любят они людных мест, даже если от людей остались одни воспоминания.
Лера молчала, пытаясь слиться со скромным интерьером купе и не вникать в абсурдные речи компаньонов. Ей всего-то было поручено сопроводить странную парочку до Москвы. До ворот Ховринской заброшенной больницы. Взамен артисты пристроят девушку на работу в престижный психологический центр. Так, по крайней мере, говорил ее папа, авторитетный православный священник отец Никодим, в миру Захар Моисеевич Скрипка, в криминальных кругах известный как Карабас. Какая связь существовала между эксцентричным курильщиком и психологией, оставалось только гадать. На ум приходила версия о пожизненном лечении от самолюбования и паранойи. Без малейшей надежды на успех.
Увы, девичье молчание было истолковано превратно. Попутчик с сигарой решил, что Лере очень-очень интересно, просто она стесняется задавать прямые вопросы.
— Идемте. Я покажу Вам серую станцию. Чудо инженерной мысли. К ее проектированию сам отец Никодим руку приложил!
— Не получится. Вагон запечатан и опломбирован снаружи, — встрял Морис. — Нас разбанят только в Москве.
— Получится-получится. Доставайте ваш гавайский гитараппаратен.
“Неужели будут петь?!” — с ужасом подумала Лера. Какова же была ее радость, когда из футляра вместо гитары появился ломик. И каково же было ее разочарование, когда пришлось одеваться и выходить на тридцатиградусный мороз.