Надлежащее подлежащее

— Почти?

— Да. У неё случались приступы активности. Она выходила голой на балкон, выбрасывала из квартиры всякие вещи и громко материлась на прохожих. Родственники её поэтому запирали в спальне, где кроме матраса ничего и не было. Мы все уже привыкли и воспринимали происходящее как шутку. Только Боря знал немного больше, чем мы. Поэтому отсиживался на лавочке.

— А вы его оттуда прогоняли, — протянул Аннушкин.

— Получается, что прогоняла. Гнала, гнала, гнала на верную смерть. Он был довольно худеньким мальчиком. А у бабки во время приступов развивалась нехилая такая ловкость. Даже не ловкость, а цепкость. Жилистость. И то ли её забыли в спальне запереть, то ли она дверь выломала. Да только Боря с балкона полетел, вслед за телевизором, тумбочкой и столом. Она приняла внука за часы.

— За часы?

— Да. Я же всё это видела. Стоит эта ненормальная на балконе, держит внука за ногу и кричит: «Смотрите, какие они мне часики подарили! Часики! А ебать хотела я ваши часики!». Боря даже не сопротивляется, висит вниз головой и рисует в своей раскраске… Так и летел, сжимая книжку в руках.

Игнатий не ожидал, что клиентка сумеет вербализовать травмирующие воспоминания на первой же сессии. И гипноз не понадобился.

— Вы сейчас скажете, что мне просто нужно было изжить чувство вины? Или что я всё равно ничего не могла сделать тогда? Или что ничего не понимала? Или что страх это лишь эхо прошлого, плачущего среди руин памяти?

— Зачем? Вы сами всё сказали.

— Сказала. Спасибо Вам. Мне бы никогда не хватило сил сказать это самой себе.

— Для этого и нужны психотерапевты. Мы всего лишь устанавливаем рамку сеттинга, снабжаем клиента чистым холстом. Картину вы пишете сами.

«Или чертову картинную галерею» — терапевт вспомнил оккупированный безумием особняк Ерофеевых.

Пациентка задумалась, доставая миниатюрное портмоне.

— Рамку. Забавно. Новое место для кровати я нашла именно с помощью рамок. Ходила, как дура, по квартире с двумя металлическим уголками. Уже хотела бросить эту затею, как вдруг рамки просто вырвало у меня из рук, и они отлетели к стене. Там я поставила кровать. Ладно, до следующей встречи.

— Только если почувствуете внутреннюю потребность в терапии.

Игнатий проводил клиентку к выходу и сам стал поспешно собираться домой. У его молодой супруги были особые представления об объемах супружеского долга. В её концепцию явно забыли включить понятие финитности. Это приходилось учитывать в распорядке дня (и ночи).

Звонок от пациентки поздним вечером был не слишком желательным явлением. Тем не менее, Аннушкин решил-таки ответить. Этот случай показался ему подозрительно простым.

— Я не поздно? — раздался в динамике бодрый голос. Слишком бодрый. С маниакальными нотками.

— Добрый вечер. Не очень.

— А я вам из-под кровати звоню!

— Откуда?!

— Из-под кровати! Да вы не пугайтесь. Я просто решила проверить, насколько помогла ваша терапия.

— И насколько же?

Прятки под кроватью вряд ли можно было считать терапевтическим эффектом.

— На все сто! Ни страха, ни стыда, ни совести, — пациентка истерично хихикнула. — Поэтому большое вам спаси…

Последние слова она практически просвистела, поэтому Аннушкину показалось, что в конце вместо «спасибо» вдруг образовалось «спасите». Но, во-первых, трубку клиентка уже положила. Во-вторых, терапевт должен быть терапевтом только внутри кабинета. В-третьих, благоверная умела взыскивать супружеский долг без всяких коллекторов.

Только на утро Игнатий увидел в мессенджере сообщение от пациентки.

«Спасите. Я сейчас под кроватью. А на кровати кто-то лежит, свесив руку».

Pages: 1 2

Leave a Reply

You must be logged in to post a comment.