Но Игнатий уже скрылся в комнате. Светлана продолжила променад.
Лестница действительно была вся перепачкана глиной. Кто-то был здесь во время последнего дождя и изрядно наследил. Почему последнего, хотя сезон дождей продолжался с начала весны? Потому что иначе ливневые потоки успели бы согнать глину прочь со ступенек.
Светлана весьма скептически оценила возможность конструкции выдержать её вес. Глубоко вдохнув, врач полезла наверх. Лучший психотерапевт России боялась высоты, темноты и собственной тени. Как бы она хотела занять мозг расчетами хотя бы на время. Например, прикинуть запас прочности каждой ступеньки. Но сопромат, со своими тензорам упругости, ей только снился. А может, и не снился.
Судя по интерьеру, Игнатий попал в кабинет Розы Соломоновны. Скромно, но изысканно: антикварный секретер, небольшой стол, патефон на угловой тумбе. ваза из оленьих рогов и еще несколько штучных произведений бытового искусства. Даже устроенный неизвестным гостем погром не мог разрушить идиллию. Подумаешь, ковёр промок насквозь, а деловые бумаги раскиданы по всему пространству! Хаотические мазки бумажного карнавала только украшали полотно царившего здесь порядка.
Игнатий нагнулся, чтобы подобрать документы и замер. прислушиваясь как охотничья борзая. На первом этаже кто-то стучал деревянной палкой по полу. Получалось довольно ритмично. Аннушкин предпочел думать, что это его фантазия сама добавила звуков. Ковер здесь очень толстый, он бы заглушил все звуки. Но тогда как прыжок мог разбудить коллегу?
Поднявшись так резко, что потемнело в глазах, Аннушкин сконцентрировал взгляд на грязевых дорожках вокруг стола. Хоровод тут, что ли, водили?
— Ку-ку!
Теперь настал черед Игнатия подскочить на месте от испуга.
— Квиты, — через дыру в потолке смотрело крайне довольное лицо Светланы Александровны. — О, да у тебя тут настоящая кража со взломом! Что скажешь?
— Скажу, что мы сюда приехали заниматься психотерапевтическими раскопками, а не дудуктивным методом.
— Вот если бы ты меня внимательно слушал, то знал: не бывает хорошей психотерапии без плохой дудукции.
— Я слушал. Но если бы я еще и слушался, то не бывать бы мне лучшим гипнотерапевтом в мире.
— Самым скромным гипнотерапевтом в мире.
— И это тоже. Но вот визитёр, похоже, не отличался скромностью. Вломился через крышу, залил весь пол дождевой водой, выпотрошил комод…
— Как некультурно! И как неэффективно, — заметила Светлана. — Каждый, кто хотя бы немного знаком с Розалией, знает один небольшой секрет. Видишь там в углу патефон? Покрути ручку против часовой стрелки.
Из корпуса антикварного проигрывателя выдвинулся небольшой ящичек.
— Что там?
— Билеты, три паспорта, переписка с нашим общим знакомым, — зашелестел бумагами Игнатий.
— Ервандычем?
— С ним самым, с Оганезычем.
— Что пишет будущий генсек Ховринки? Очередной манифест психиатрической коммунистической партии?
— Почти. Зачитываю.
“Дорогая Роза! Как Вы и просили, я прописал Вашей дочери сильнодействующие нейролептики. Лично я не вижу причин для беспокойства. Но должен признать, что Вы разбираетесь в психиатрии гораздо лучше меня. Прошу не забывать, я всего лишь театральный режиссёр, а Вы имеете медицинское образование”.
— Каков циркач, — покачал головой Игнатий, — Публично он всегда заявляет о себе как о самом компетентном специалисте. Ну и там дальше про устройство самой Розы в частную клинику.
— А кроме бумаг ты ничего не нашел?
— Нет.
— Значит, я недооценивала масштаб беды, — грустно сообщила Светлана. — Вообще-то внутри патефона Роза хранит свой любимый коньяк времен де Голля. Но если наша пожилая дама решила взять трофейную флягу с собой, то и прятаться за стенами клиники она будет еще долго.
— Трофейная? В каком смысле?
— Розалия привезла её с разборок африканских царьков. Тёмная история. Не для посторонних ушей, уж прости. Есть вещи гораздо более заповедные, чем обычная врачебная тайна.
— Я понимаю. Но раз не повезло с выпивкой, повезет с бумагами. Вряд ли кто-то искал тут коньячку кружечку в поздний дождливый час. Постой, но здесь же все её документы! Кто же переезжает, оставляя паспорт, да еще в трех вариациях?
— Думаю, все они фальшивые. Знаю я Розу. К тому же, мы не в курсе всех договоренностей с новым владельцем. Если это человек, которому Роза доверяет, то какие проблемы передать ей патефон уже после выхода из лечебницы. Или, как вариант, Розалия решила окончательно отойти от дел.
Из шкафчика были извлечены документы, по отдельности не представляющие никакой ценности. Но совместное их чтение вызывало слишком много вопросов. Копаться в чужих бумагах — почти перевешивать картины, только образы считываются другим полушарием.
— Эй там, наверху! Ты говорила, что Роза Соломоновна прилетела из Аргентины?
— Да, — заглянула в дыру Озёрская. — С пересадкой в Берлине. Там разве нет билетов?
— Вот именно, что есть. И не билеты, а посадочные талоны. Их при посадке забирают. Значит, в Берлин мы долетели, а оттуда не улетели?.. Так и есть! Поезд Берлин — Будапешт. Похоже, маршрут был слегка скорректирован. Ау! Кабинет вызывает крышу!
— Крыша на связи, — спустя некоторое время светлый образ Светланы вновь нарисовался на фоне темного нимба. — Не кричи так.
— Хорошо. Просто ты там гуляешь, а я тут улики ищу.
— Я не гуляю. Мне кажется, что по второму этажу кто-то скачет.
— Кто не скачет, тот…
— Игнатий! — первый слог привычного воззвания к чужой совести сменился загробным нравоучительным шепотом. — Я не шучу. Там кто-то прыгает.
— А ты меньше вслушивайся. Под тобой два слоя звукоизоляции. Ты и меня-то слышишь только благодаря дыре.
— Всё равно тише говори. Как-то неспокойно, — Светлана больше не отлучалась от своего “поста”, но стала периодически нервно озираться. — Что там с паспортами?
— Да что-что. Фамилию твоя Роза сменила.
— Что?!
— Я, конечно, не знаю венгерского. Но вот это её паспорт, полученный в Будапеште. Розалия Ракоци. Теперь смотрим на билет Берлин — Будапешт. Там значится Роза Альтберг. Каково?
— Каково-то каково. Я вообще не знала, что у неё есть венгерский паспорт. В Германии у политических деятелей всё строго с двойным гражданством.
— От российского подданства она давно отказалась?
— А оно у неё было? По-моему, только советское. И вообще. Какое нам дело до фамилии Розы? Там что-то про Лену есть?
— Нет. Придется возвращаться вниз и продолжать расследование.
— Каким образом?
— Да всё тем же. Свободными ассоциациями, расстановкой, можно еще психодраму попробовать…
— Игнатий! Каким образом ты вниз попадешь?
Два светила российской психотерапии не всегда взвешивали последствия своих действий вне кабинета. И сейчас задумчиво разглядывали края дыры с двух противоположных ракурсов.
— Скажи, а твой предшественник как отсюда выбрался?
— Через окно, — Игнатий кивнул в сторону распахнутой створки и отмеченного грязью подоконника.
— Улетел на крыльях бури? — покачала головой Озёрская. — Но если он умеет летать, то зачем ему вообще лестница понадобилась? Хотя. Хотя-хотя-хотя. Через стену от тебя у Розы оранжерея. Насколько я помню, оттуда до самой земли тянутся настоящие заросли не то плюща, не то лианы.
— Не то конопли…
— Игнатий!
— Ну что опять Игнатий? Я в эту оранжерею, что, телепортироваться должен?
— Вообще-то туда всегда проход был из кабинета. Небольшая дверца. Ты мог её принять за элемент интерьера. Сделана в форме деревянного блюда со всякими фруктами.
Лампы светили настолько тускло, что стена казалась затянутой чернильной пленкой. Аннушкин хотел положить документы обратно в патефон, но ворвавшийся сквозняк вырвал бумаги из рук и разметал их по комнате. Закружившийся в вальсе посадочный талон нашёл временное убежище в щели под дверью. Гипнотерапевт присел и попытался извлечь документ. Не тут-то было. Что-то держало бумажку с той стороны.
В дверь постучали.