В комнате Димы царило то особенное частичное запустение, которое наступает в доме за несколько дней до окончательной смены владельца. Из мебели остались только компьютерный столик, встроенный в стену шкаф да большой бесформенный пуфик-мешок, набитый чем-то сыпучим.
Но вот что насторожило Озёрскую: на своём законном месте остался компьютер. Разве современный ребенок не позаботится в первую очередь именно о родном кремниевом многоядерном монстре? Света вряд ли знала, что не в количестве ядер счастье и вообще смутно представляла себе анатомию компьютера. Но понимала, какое место в жизни талантливого ребенка-интроверта занимает стационарник.
Любимые книги мальчика тоже были здесь. Сложенные в несколько невысоких стопок, они напоминали колонны во дворце прокуратора Иудеи.
Может, в стенном шкафу тоже остались какие-то вещи? Женщина протянула руку к дверце и замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Почему стало страшно? Ведь на сеансе мальчик со всей определенностью заявил, что чучелка не живет в шкафу. Что она появляется из дальнего темного угла. Что в шкафу валяется всякий хлам, в том числе старое пугало, которое Елена Ерофеева сшила для сына. Вот только где в этой комнате хотя бы один темный угол?
Сверху отчетливо донесся стук. Потом еще один. И еще. Кто-то прыжками передвигался по коридору. Наваждение длилось не более пары секунд.
Надо меньше думать. Уже стемнело, искусственный свет был каким-то тусклым. Незачем оставлять дополнительное преимущество своему воображаемому противнику. Резким движением Озёрская распахнула дверцу.
Оно сидело там. Пугало. Неподвижное, забытое, жалкое. Ни капли не страшное. Да и пугалом эту поделку назвать было трудно. Так, чисто символически расшитая и разрисованная подушка, грубо набитая чем-то тяжелым. Вместо шеста у этого пугало был корпус паровой электрошвабры, что ничуть не спасало ситуацию. И это называется “уделить ребенку внимание”? Если Светлане не изменяет память, то Ерофеева преподнесла факт изготовления пугала как личный подвиг. И Дима искренне радовался даже такому знаку материнской любви.
Кроме пугала в шкафу обнаружились и другие вещи мальчика: от роликовых коньков до игрушек. Ясно, что это семейство может приобрести целую сеть спортивных или игровых магазинов и не заметить. Но мебель-то отсюда вывезли! И одежду тоже.
Потом: ни в столовой, ни в гостиной вообще ничего не трогали. Роза вполне могла отстрочить передачу особняка, сославшись на проблемы со здоровьем. Могла. Но тогда зачем сваливать все вещи в шкаф? Или это Дима сам так сделал?
Озёрская облокотилась на стопку книг. Под рукой обнаружился фломастер. На полу, среди книжных колонн, притаилось еще несколько. Озёрская проверила каждый на подушечках пальцев. Чёрный и красный были исписаны в ноль. Хотя, быть может, красный просто высох из-за отсутствия колпачка.
Врач щелчком отправила их катиться по полу между литературными столпами. Фломастеры прокладывали себе путь неторопливо и плавно, не отдаляясь друг от друга.
Красно-черная пара напомнила Светлане прокуратора Иудеи в мантии с кровавым подбоем и первосвященника в темных одеждах, прогуливающихся у колонн храмового комплекса. Красный фломастер остановился первым. Видимо, отчаявшись переубедить Каифу. Стало быть, и чернил в красном больше. Просто высох. А чёрный даже по весу казался значительно легче. Что же такое не дорисовал Дима? Бросил на полпути, оставив красный фломастер на полу в обезглавленном состоянии?
Но ни на столе, ни под столом, ни в корзине для бумаг, ни на подоконнике, ни среди книг нет ни одного рисунка.
С мебелью и одеждой всё понятно. Но если оставляешь компьютер и прочие родные сердцу вещицы, даже книги, зачем так трепетно прятать рисунки? Чтобы не быть похожим на мать?
Дверная ручка стала поворачиваться. Озёрская съежилась, ожидая нападения. И только когда необъяснимая волна страха отхлынула, женщина вспомнила о своем коллеге. Усмиряем эмпатию, дышим ровно, нет здесь никаких чучелок.